Андрей Богданов - Русские патриархи1589–1700 гг
Иов по–прежнему доказывал, что царевич Дмитрий Иванович мертв и не воскреснет, что выдаваемый за него человек — самозванец, пригретый им, патриархом, и бежавший за границу монах Григорий Отрепьев, вор–расстрига, подкреплял эту версию свидетельствами. Но главное было не в этом. С первых же слов грамота объявляла поход Лжедмитрия нашествием врагов–иноплеменников и иноверцев на Российское православное государство, провозглашала войну за независимость, войну за веру.
Богомольная грамота патриарха не заглушила глас народа, признавшего Дмитрия Ивановича чудом спасшимся законным наследником московского престола, не остановила победного шествия самозванца. Идеи Иова приобрели мощное звучание позже, когда ненависть к иноземцам и иноверцам вплелась в социальную и политическую борьбу внутри страны, придавая гражданской войне еще более страшный и кровавый облик и создавая в сознании россиян прочный образ врага.
Грамота патриарха Иова была талантливым, мастерски написанным публицистическим сочинением. Грех архипастыря, зовущего к крови, дополнялся греховностью использования во зло своего недюжинного литературного таланта. Оправданием Иову служит лишь его искренняя вера в Годуновых, власть которых должна была смирить россиян.
После смерти Бориса именно Иов энергично провел в Москве присягу юному царевичу Федору Борисовичу [36], организовал раздачу населению громадных казенных сумм на помин души Годунова; Боярская дума и освященный собор под его руководством приняли указ о всеобщей амнистии; ссыльные и опальные были возвращены в столицу и ко двору; укреплялся Кремль.
Однако царская армия уже разбегалась, Лжедмитрий беспрепятственно двигался к Москве, встречаемый бурным ликованием народа. Достаточно было посланцам его проникнуть в столицу 1 июня 1605 г., как москвичи присоединились к «законному государю». Переворот произошел без боя; царство Борисово и его семья исчезли в одночасье. Участь Иова была решена.
Наш выдающийся историк Н. М. Карамзин отводит Иову жалкую роль труса, желавшего переметнуться на сторону победителя, но отвергнутого Лжедмитрием: «Слабодушным участием в кознях Борисовых лишив себя доверенности народной, не имев мужества умереть за истину и за Феодора, онемев от страха и даже, как уверяют, вместе с другими святителями бив челом Самозванцу, надеялся ли Иов снискать в нем срамную милость? Но Лжедимитрий не верил его бесстыдству; не верил, чтобы он мог с видом благоговения возложить царский венец на своего беглого диакона — и для того послы Самозванцевы объявили народу московскому, что раб Годуновых не должен остаться первосвятителем. Свергнув царя, народ во дни беззакония не усомнился свергнуть и патриарха» [37].
Антипатию вдумчивого историка патриарх Иов вполне заслужил, но обвинения Карамзина ложны. Это Лжедмитрий I жаждал, чтобы и Иов, как множество других архиереев, признал его законным государем, — кто бы тогда смог упрекнуть «царевича Дмитрия Ивановича» в самозванстве?! Поэтому в первых своих грамотах о вступлении на престол (от 6 и 11 июня 1605 г.) он утверждал: «Бог нам, великому государю, Московское государьство поручил: Иев, патриарх Московский и всеа Русии, и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и весь освященный собор, и бояре… и всякие люди, узнав прирожденного государя своего царя и великого князя Дмитрия Ивановича всеа Русии, в своих винах добили челом», то есть повинились за прежнюю службу Годуновым [38].
Но Иов и не думал виниться, даже когда вся Москва покорилась Лжедмитрию и направила в стан самозванца приглашение вступить в присягнувшую ему столицу. Повинную грамоту повезли бояре, а не митрополиты и архиепископы, как требовал Лжедмитрий, — признак, что Иов еще держал в руках членов освященного собора. В результате 10 июня разгневанный самозванец уведомил москвичей, что войдет в столицу лишь тогда, когда его враги будут истреблены до последнего. В первую очередь толпа бросилась искать Иова.
О происшедшем согласно рассказывают сам патриарх и автор «Нового летописца». Иов ожидал убийц в Успенском соборе, привычно готовясь к совершению литургии. Толпа с оружием и дрекольем ворвалась в собор и в царские палаты, разламывая и рубя на куски позолоченные фигуры Христа, Богородицы и архангелов, приготовленные для украшения ковчега Господней плащаницы. Иова вытолкали из алтаря и, избивая, поволокли на Красную площадь, к Лобному месту.
Здесь произошла заминка. Соборные клирики, поначалу разбегавшиеся во все церковные двери, опомнились и подняли громкий крик, с плачем умоляя толпу образумиться и прекратить беснование. Бесчестившие и зверски избивавшие патриарха тоже завопили, «ругаясь без милости сурово и безчеловечно». Убийцы кричали, что терзают Иова за то, что он «наияснейшего царевича Димитрия расстригой называет!».
Огромная толпа заволновалась: одни стремились убить Иова, другие боялись такого согрешения; «и распрение было лютое в народе». Когда более сплоченные сторонники убийства начали одолевать, из Кремля донеслись крики: «Вельми богат Иов патриарх!» Это кричали сторожа, приставленные сторонниками Лжедмитрия охранять патриарший двор. Злодеи растерялись: то ли довершать свое дело, то ли спешить к грабежу, — и умеренная часть толпы получила преимущество.
С воплями: «Богат, богат Иов патриарх! Идем и разграбим имения его!» — самые опасные злодеи бросились на патриарший двор, в скором времени разломав и разграбив все, что Иов накопил в келейной и домовой казне. Тем временем агенты Лжедмитрия, столь ловко изменившие ситуацию, извлекли патриарха из толпы и отвели в Успенский собор. Самозванец не мог позволить себе начинать царствование с убийства московского первосвятителя!
Он желал лишь низложения непокорного патриарха и удаления его с политической авансцены. Посланцы Лжедмитрия, объявив Иову, что его решено сослать «под начал», то есть в монастырское заточение, даже спросили, где он хочет оказаться. Патриарх, конечно, выбрал свое «обещание» — Старицкий Успенский монастырь, где он принимал пострижение и начинал карьеру и где хотел бы, по монашескому обычаю, закончить свои дни.
Процедура низведения с патриаршего престола прошла мирно. Иов сам снял с себя панагию — знак архиерейской власти и Положил к образу Богородицы Владимирской. Ему не мешали произнести слезную молитву и даже повторить обличение новой Власти. Пока я 19 лет носил святительский сан, говорил Иов перед иконой, «сия православная християнская вера нерушима была, ныне же грех ради наших видим на сию православную християнскую веру находящую (веру) еретическую!».
После продолжительной молитвы низвергаемого патриарха с Иова сняли разодранное в толпе святительское платье и надели простую черную ризу, усадили в приготовленную телегу и без промедления отослали в Старицу под конвоем [39]. Впрочем, заточение было не тяжким. Молодой, но уже прославившийся смирением Успенский архимандрит Дионисий, приняв от приставов указ Лжедмитрия содержать бывшего патриарха «в озлоблении скорбном», на славу угостил их и отпустил с честью. Сам же архимандрит и не думал подчиняться указу, представив Иову полную свободу и оказывая всяческое почтение.
Наличие у приставов указа Лжедмитрия еще раз подтверждает, что самозванец отнюдь не хотел допустить убийства патриарха, а суровость указа лишний раз свидетельствует о твердости позиций, которые занимал Иов. Свою неизменную верность Годуновым он еще раз подтвердил в 1607 г., когда уже отошел в небытие первый Лжедмитрий и пронеслась над Россией Крестьянская война Болотникова, на престоле сидел Василий Шуйский, а на горизонте маячили новые самозванцы.
Именно от известного верностью Иова народ, по замыслу Шуйского к патриарха Гермогена, должен был получить «прощение и разрешение» за нарушение крестного целования Борису, его жене и детям. К чести Иова, он повторил публично все доводы, которые составлял когда–то в защиту самодержавия Годуновых. Исполнив в Москве эту трудную для больного старика миссию, бывший патриарх вернулся в родной монастырь и через четыре месяца тихо скончался.
«Праведным судом Божиим не стало святейшего Иова патриарха Московского и всея Русии лета 7115 (1607. — А. Б.) месяца июня в 19 день». Тело его было погребено у церкви Успения Пресвятой Богородицы близ западных дверей с правой стороны, отпевали митрополит Крутицкий Пафнутий и архиепископ Тверской Феоктист. Над могилой архимандрит Дионисий воздвиг склеп в виде часовенки.
По словам Дионисия, Иов «не боялся никакого озлобления, ни глада, ни жажды, ни смерти». Забывший страх смерти патриарх стал началом многих бедствий преемников своих и паствы.
Патриарх Игнатий
Патриарх царя Димитрия. Размышления в узилище
Залетая через узкое оконце, под сводом кельи гулко отдавались пьяные вопли «спасителей России». Вторую неделю старый интриган Василий Иванович Шуйский, с кучкой клевретов истребивший царя Дмитрия Ивановича и вскарабкавшийся на московский престол, спаивал из государевых погребов стрельцов и всенародство. Залитые винищем глаза гулящей городской сволочи восторженно слезились при виде угощений и подарков, слюнявые рты изрыгали проклятия самозванцу–расстриге, чей растерзанный труп валялся на Лобном месте, и славили самозваного царя Василия. Лучшие люди города молчали, пораженные наглостью новых властей. Чернь рукоплескала выездам щедрого государя и браталась с выпущенными из тюрем уголовниками. Весенний воздух быстро очистился от запаха пепелищ, трупы зарезанных уже упокоились в братских могилах. Избежавшие погромов дворяне и купцы перевели дух и со здоровым злорадством смотрели на не столь удачливых соседей, имевших на постое поляков и поплатившихся за то имуществом, честью жен и дочерей, жизнями близких.
